Почему люди не летают,как птицы?
Пишет Гость:
15.11.2011 в 07:59
Гамлет | Горький«Ну, здравствуй, - в который раз слышалось за её спиной, - Принц Датский».
Ей хотелось убраться подальше, выскочить из этих стен, пробежать между ними незамеченной – так, чтобы смех, отскакивающий между ними, не коснулся её и не прилип мерзким грязным комком. Каждый день, каждую свободную минуту, проведённую здесь, ей этого хотелось, и каждый же раз не удавалось.
Прошедший день не был исключением. Были какие-то дурацкие опросники, где предлагалось выворачивать себя наизнанку ради «точности результата». Какие-то непонятные разговоры – каждый вопрос как будто с подвохом, и нет времени даже придумать такой ответ, чтобы его не растащили по косточкам любители извратить смысл сказанного. Итог всему – распечатка на желтоватой бумаге, где, как предполагается, твой характер разобран по мелочам. По деталям. Препарирован, как подопытное животное. Пятна чернил из принтера – как пятна крови...
И – название.
Здравствуй, Принц Датский. Госпожа психолог торжественно объявляет результат теста и недоумённо смотрит на заходящихся в хохоте подопечных. Всех, кроме неё. Она же пытается представить, как выскакивает из кабинета, хлопнув дверью, и больше никогда, никогда, никогда сюда не возвращается.
Её трясёт; ей хочется, чтобы всё это закончилось, но она знает, что такое – не заканчивается. Что всё будет тянуться до завтра, до следующей недели, до следующего месяца... Ей припомнят всё. Здравствуй, Принц Датский. Как будто просто «Принца» им было мало.
Конечно, психолог не знает её прозвища. Что она вообще обо всех их знает? Возможно, только то, что написано в этих чёртовых распечатках. Научная информация. Та, которой необходимо верить, и она, Принц, понимает, что не может не верить. Тем более если хочет, и даже если не хочет.
- Ребята, ну что вы смеётесь? Между прочим, Гамлет Датский – гениальный трагический персонаж...
Новый взрыв смеха.
Здравствуй, Принц Датский; здравствуй, совпадение, приключившееся непонятно к чему. Как будто что-то неведомое и жуткое хочет подать ей знак, дурной знак, а она, девочка по прозвищу Принц, никак не может этого знака разгадать.
Прозвище приклеилось к ней намертво ещё в шестом классе после чтения какой-то пьесы по ролям. Она помнит, как раздавали роли; помнит, как отчаянно тянула руку, желая, чтобы её заметили, чтобы обратили внимание, потому что именно эту пьесу и эту роль она когда-то давно читала сама, иногда – вслух, и знала, что никто, никто, кроме неё, не прочтёт эти строчки так. Она с ужасом представляла, как ей будет хотеться поправить любого, кто читает эту роль неправильно, не понимает и не проживает её; с этой мыслью она тянула руку – и её всё-таки услышали.
Что ж, роль и осталась. Здравствуй, Принц. И не было ничего страшнее, чем то, что больше она не могла читать любимые слова, даже тайком, зная, что их осквернили насмешливыми голосами, передразнивая её чтение.
Сначала Принц дралась. Иногда царапалась и кусалась. Ей в ответ ставили подножки и обливали её с ног до головы водой из стаканчиков, где мыли кисти после уроков рисования. И смеялись.
Она вставала утром и радовалась, если у неё болела голова. Или кружилась. Или хотя бы немного скребло в горле. Это значило, что у неё есть повод остаться дома и не видеть, не слышать, не откликаться на прозвище. Просто притвориться не позволяла гордость.
- Ой, ты несчастная наша, больная, - в тот раз голова у неё болела особенно сильно, и слова матери стучали в висках. – Чуть тронь – сразу в обморок. Чуть не выспалась – уже голова у неё. А всю ночь небось книжки читала.
Подхватив рюкзак, она выскочила из дома – и до конца дня почти не произносила ни слова. И поклялась, что больше никогда, никогда не скажет родителям, что плохо себя чувствует.
Не осталось ничего – только представлять, как она бежит, бежит прочь из этих стен, а потом, выбившись из сил, падает в снег и больше не встаёт, потому что замерзает там. Так было бы лучше. Легче. Не надо нести на себе этот смех, эту грязь, которую уже никогда не смыть.
Иногда она писала об этом в своей тайной тетради. О снеге, о ледяной стране, где заблудшие души примерзают друг к другу, стараясь закрыть друг друга собой; потом прибегают снежные вихри и разбивают их своими копьями.
Иногда – вырывала листы и, сложив во много раз, носила их с собой, как талисман. Талисманы не спасали её.
- ...Извини, - юноша внимательно смотрел на неё, - я забыл, как тебя зовут.
Принц стояла, обхватив руками плечи.
Конечно, он не помнит, как её зовут. По имени её здесь называют только учителя, но на уроках этот странный мальчик явно не обращает внимания на их слова, если они относятся не к нему. В остальное время он весь внимание и поглощает преподаваемый материал.
- Мария, - Принц ответила резко и быстро, повернувшись к нему лицом. – Но если тебе так хочется называть меня по-другому – пожалуйста! Можешь даже поржать с ними за компанию.
Она стиснула зубы, осёкшись. Её снова трясло. Несмотря даже на то, что, как ни странно, от этой личности смеха она не ожидала. Может быть, ей даже стало стыдно за свой выпад – и от этого ещё более мерзко, гадко, грязно.
- Приятно познакомиться, - не моргнув глазом, отозвался собеседник. – И я не смеюсь. Да, меня тут обычно называют по фамилии, так что, если ты тоже забыла, как меня зовут, то я Эрик.
Как он умудрился попасть в этот класс, Принц не имела понятия. Он был не единственным, в связи с кем возникал такой вопрос, но здесь был какой-то особый случай. Он носил костюмы и галстуки. У него были дорогие ручки, которыми он, впрочем, не хвастался, в отличие от придурка Зака. Он приходил вовремя и получал прекрасные отметки. Что он здесь делал, этот человек, казавшийся персонажем с иллюстрации «Примерный мальчик из приличной семьи»?
Конечно, Эрик учился здесь всего полгода – меньше всех; конечно, о нём может быть ничего неизвестно, и всё это – только внешняя оболочка; конечно, он в любом случае успел узнать необходимый минимум о ней самой, достаточный для того, чтобы по крайней мере про себя презрительно насмехаться над ней. От этого его напускная вежливость изводила ещё сильнее.
- Ага, - голос Принц дрогнул. Ей казалось, что всё это было задумано только затем, чтобы отыскался новый повод высмеять её, пусть она даже понимала, что на самом деле это не могло быть так. – Действительно. Очень приятно.
Принц поправила волосы, потом нервно потеребила болтающуюся сбоку прядь. Она не представляла себе, о чём говорить с этим мальчишкой, которого и мальчишкой-то язык не поворачивается назвать. Может, он второгодник? Было бы странно, но не зря же он кажется старше остальных на пару лет...
- А я тут так и не освоился, - Эрик заговорил, всё так же ровно, и Принц замерла. – Трудно привыкать к новым местам. Мы же вообще из столицы приехали. Там всё... по-другому. А ты тут всегда жила?
- Да, - Принц вдруг поняла, что уже не против втянуться в беседу. Молчание было слишком тягостным. – С детства. Хотя лучше бы не жила.
- Чего так?
И снова – непонятный голос, спрашивающий так, что становится невозможно не отвечать.
- А вот так. – Принц думает о голосе и о том, что хочет услышать в нём хотя бы интерес. Хотя бы в нём, что-нибудь, что угодно, кроме насмешки, чёрт возьми! – Как ты сам думаешь? Не наслышан ещё об одной сумасшедшей девочке, которая чуть что – так в слёзы? Тебе бы хотелось так жить?
Принц тут же пожалела о своей откровенности – и ещё крепче взяла себя за плечи.
- Нет, - вдруг отозвался Эрик. – Не наслышан. А если бы и был, то в мои принципы входит составлять собственное мнение, не опираясь на чужие слова.
Страшно поднять голову; страшно забилось сердце в груди, страшно то ли рассмеяться, то ли заплакать.
Эрик теребил в руках какую-то монетку, и Принц следила только за движениями его рук, хотя несколько минут назад смотрела в глаза. Монетка блестит в свете лампы, перекатывается, выскальзывает из его рук.
Принц наклонилась, чтобы поднять её, но отдёрнула руку, когда у Эрика вдруг пронзительно заверещал мобильный телефон.
- Извини, - быстро бросил он и тут же ответил на вызов: - Да, мам...
От неожиданности Принц чуть не отскочила; от вопля, который хлынул из трубки бешеной лавиной, ей хотелось закрыть уши ладонями, но она так и стояла, поражённая, не сводя с Эрика взгляда. Она не могла понять, как он сам выдерживает этот звук, как у него не дрожат руки, как он продолжает держать эту коробочку в руках, маленькую коробочку в пластиковом корпусе, который чудом не лопается от вмещающегося в него шума.
- Хорошо, - голос Эрика так и не изменился. – Да, скоро. Нет, ничего не нужно.
Он положил трубку и опустился на стул.
С удивлением Принц поняла, что вся её тревога куда-то ушла.
На Эрика было страшно смотреть; казалось, прошло не несколько минут, а пара часов, и всё это время он провёл в отчаянной схватке. Он старался держать спину прямо и смотреть прямо; он поправил галстук, поднял свою трофей, или чем оно там у него было, и снова был невозмутим, но усталость в его глазах всё равно выдавала его.
- Монетку подбери, - тихо проговорила Принц. - А то забудешь.
И, не дожидаясь его ответа, сама подняла её и вложила в его ладонь.
Эрик едва заметно улыбнулся. И тут же, медленно поднявшись, бросил крошечный кусочек металла в сторону окна.
Принц стояла, замерев, рассматривая трещину в стекле и чувствуя, как её обдаёт холодом.
Теперь она поняла, что он делает здесь; теперь, глядя на неё, он тоже понял, о чём она догадалась.
Она вспоминала скандал – кто-то после уроков разбил стекло в кабинете химии; конечно, подозрение падает на их класс, староста отчитывает всех подряд. Кроме Эрика, Эрика в школе нет. На следующее утро на занятия его приводит отец, и на первом же уроке, в этом самом кабинете, разбитыми окнами никто никого не попрекает. О них вообще не вспоминают, но никто не придаёт этому значения. До тех пор, пока через месяц снова...
Принц стояла, думая, что этот мальчишка, которого сложно назвать мальчишкой, может смять её и разбить, как прозрачное стекло, но они только смотрят друг на друга и почему-то улыбаются.
Наконец, Принц смеётся.
- Я никому не скажу, - зачем-то говорит она. – Это... ветер.
URL комментарияЕй хотелось убраться подальше, выскочить из этих стен, пробежать между ними незамеченной – так, чтобы смех, отскакивающий между ними, не коснулся её и не прилип мерзким грязным комком. Каждый день, каждую свободную минуту, проведённую здесь, ей этого хотелось, и каждый же раз не удавалось.
Прошедший день не был исключением. Были какие-то дурацкие опросники, где предлагалось выворачивать себя наизнанку ради «точности результата». Какие-то непонятные разговоры – каждый вопрос как будто с подвохом, и нет времени даже придумать такой ответ, чтобы его не растащили по косточкам любители извратить смысл сказанного. Итог всему – распечатка на желтоватой бумаге, где, как предполагается, твой характер разобран по мелочам. По деталям. Препарирован, как подопытное животное. Пятна чернил из принтера – как пятна крови...
И – название.
Здравствуй, Принц Датский. Госпожа психолог торжественно объявляет результат теста и недоумённо смотрит на заходящихся в хохоте подопечных. Всех, кроме неё. Она же пытается представить, как выскакивает из кабинета, хлопнув дверью, и больше никогда, никогда, никогда сюда не возвращается.
Её трясёт; ей хочется, чтобы всё это закончилось, но она знает, что такое – не заканчивается. Что всё будет тянуться до завтра, до следующей недели, до следующего месяца... Ей припомнят всё. Здравствуй, Принц Датский. Как будто просто «Принца» им было мало.
Конечно, психолог не знает её прозвища. Что она вообще обо всех их знает? Возможно, только то, что написано в этих чёртовых распечатках. Научная информация. Та, которой необходимо верить, и она, Принц, понимает, что не может не верить. Тем более если хочет, и даже если не хочет.
- Ребята, ну что вы смеётесь? Между прочим, Гамлет Датский – гениальный трагический персонаж...
Новый взрыв смеха.
Здравствуй, Принц Датский; здравствуй, совпадение, приключившееся непонятно к чему. Как будто что-то неведомое и жуткое хочет подать ей знак, дурной знак, а она, девочка по прозвищу Принц, никак не может этого знака разгадать.
Прозвище приклеилось к ней намертво ещё в шестом классе после чтения какой-то пьесы по ролям. Она помнит, как раздавали роли; помнит, как отчаянно тянула руку, желая, чтобы её заметили, чтобы обратили внимание, потому что именно эту пьесу и эту роль она когда-то давно читала сама, иногда – вслух, и знала, что никто, никто, кроме неё, не прочтёт эти строчки так. Она с ужасом представляла, как ей будет хотеться поправить любого, кто читает эту роль неправильно, не понимает и не проживает её; с этой мыслью она тянула руку – и её всё-таки услышали.
Что ж, роль и осталась. Здравствуй, Принц. И не было ничего страшнее, чем то, что больше она не могла читать любимые слова, даже тайком, зная, что их осквернили насмешливыми голосами, передразнивая её чтение.
Сначала Принц дралась. Иногда царапалась и кусалась. Ей в ответ ставили подножки и обливали её с ног до головы водой из стаканчиков, где мыли кисти после уроков рисования. И смеялись.
Она вставала утром и радовалась, если у неё болела голова. Или кружилась. Или хотя бы немного скребло в горле. Это значило, что у неё есть повод остаться дома и не видеть, не слышать, не откликаться на прозвище. Просто притвориться не позволяла гордость.
- Ой, ты несчастная наша, больная, - в тот раз голова у неё болела особенно сильно, и слова матери стучали в висках. – Чуть тронь – сразу в обморок. Чуть не выспалась – уже голова у неё. А всю ночь небось книжки читала.
Подхватив рюкзак, она выскочила из дома – и до конца дня почти не произносила ни слова. И поклялась, что больше никогда, никогда не скажет родителям, что плохо себя чувствует.
Не осталось ничего – только представлять, как она бежит, бежит прочь из этих стен, а потом, выбившись из сил, падает в снег и больше не встаёт, потому что замерзает там. Так было бы лучше. Легче. Не надо нести на себе этот смех, эту грязь, которую уже никогда не смыть.
Иногда она писала об этом в своей тайной тетради. О снеге, о ледяной стране, где заблудшие души примерзают друг к другу, стараясь закрыть друг друга собой; потом прибегают снежные вихри и разбивают их своими копьями.
Иногда – вырывала листы и, сложив во много раз, носила их с собой, как талисман. Талисманы не спасали её.
- ...Извини, - юноша внимательно смотрел на неё, - я забыл, как тебя зовут.
Принц стояла, обхватив руками плечи.
Конечно, он не помнит, как её зовут. По имени её здесь называют только учителя, но на уроках этот странный мальчик явно не обращает внимания на их слова, если они относятся не к нему. В остальное время он весь внимание и поглощает преподаваемый материал.
- Мария, - Принц ответила резко и быстро, повернувшись к нему лицом. – Но если тебе так хочется называть меня по-другому – пожалуйста! Можешь даже поржать с ними за компанию.
Она стиснула зубы, осёкшись. Её снова трясло. Несмотря даже на то, что, как ни странно, от этой личности смеха она не ожидала. Может быть, ей даже стало стыдно за свой выпад – и от этого ещё более мерзко, гадко, грязно.
- Приятно познакомиться, - не моргнув глазом, отозвался собеседник. – И я не смеюсь. Да, меня тут обычно называют по фамилии, так что, если ты тоже забыла, как меня зовут, то я Эрик.
Как он умудрился попасть в этот класс, Принц не имела понятия. Он был не единственным, в связи с кем возникал такой вопрос, но здесь был какой-то особый случай. Он носил костюмы и галстуки. У него были дорогие ручки, которыми он, впрочем, не хвастался, в отличие от придурка Зака. Он приходил вовремя и получал прекрасные отметки. Что он здесь делал, этот человек, казавшийся персонажем с иллюстрации «Примерный мальчик из приличной семьи»?
Конечно, Эрик учился здесь всего полгода – меньше всех; конечно, о нём может быть ничего неизвестно, и всё это – только внешняя оболочка; конечно, он в любом случае успел узнать необходимый минимум о ней самой, достаточный для того, чтобы по крайней мере про себя презрительно насмехаться над ней. От этого его напускная вежливость изводила ещё сильнее.
- Ага, - голос Принц дрогнул. Ей казалось, что всё это было задумано только затем, чтобы отыскался новый повод высмеять её, пусть она даже понимала, что на самом деле это не могло быть так. – Действительно. Очень приятно.
Принц поправила волосы, потом нервно потеребила болтающуюся сбоку прядь. Она не представляла себе, о чём говорить с этим мальчишкой, которого и мальчишкой-то язык не поворачивается назвать. Может, он второгодник? Было бы странно, но не зря же он кажется старше остальных на пару лет...
- А я тут так и не освоился, - Эрик заговорил, всё так же ровно, и Принц замерла. – Трудно привыкать к новым местам. Мы же вообще из столицы приехали. Там всё... по-другому. А ты тут всегда жила?
- Да, - Принц вдруг поняла, что уже не против втянуться в беседу. Молчание было слишком тягостным. – С детства. Хотя лучше бы не жила.
- Чего так?
И снова – непонятный голос, спрашивающий так, что становится невозможно не отвечать.
- А вот так. – Принц думает о голосе и о том, что хочет услышать в нём хотя бы интерес. Хотя бы в нём, что-нибудь, что угодно, кроме насмешки, чёрт возьми! – Как ты сам думаешь? Не наслышан ещё об одной сумасшедшей девочке, которая чуть что – так в слёзы? Тебе бы хотелось так жить?
Принц тут же пожалела о своей откровенности – и ещё крепче взяла себя за плечи.
- Нет, - вдруг отозвался Эрик. – Не наслышан. А если бы и был, то в мои принципы входит составлять собственное мнение, не опираясь на чужие слова.
Страшно поднять голову; страшно забилось сердце в груди, страшно то ли рассмеяться, то ли заплакать.
Эрик теребил в руках какую-то монетку, и Принц следила только за движениями его рук, хотя несколько минут назад смотрела в глаза. Монетка блестит в свете лампы, перекатывается, выскальзывает из его рук.
Принц наклонилась, чтобы поднять её, но отдёрнула руку, когда у Эрика вдруг пронзительно заверещал мобильный телефон.
- Извини, - быстро бросил он и тут же ответил на вызов: - Да, мам...
От неожиданности Принц чуть не отскочила; от вопля, который хлынул из трубки бешеной лавиной, ей хотелось закрыть уши ладонями, но она так и стояла, поражённая, не сводя с Эрика взгляда. Она не могла понять, как он сам выдерживает этот звук, как у него не дрожат руки, как он продолжает держать эту коробочку в руках, маленькую коробочку в пластиковом корпусе, который чудом не лопается от вмещающегося в него шума.
- Хорошо, - голос Эрика так и не изменился. – Да, скоро. Нет, ничего не нужно.
Он положил трубку и опустился на стул.
С удивлением Принц поняла, что вся её тревога куда-то ушла.
На Эрика было страшно смотреть; казалось, прошло не несколько минут, а пара часов, и всё это время он провёл в отчаянной схватке. Он старался держать спину прямо и смотреть прямо; он поправил галстук, поднял свою трофей, или чем оно там у него было, и снова был невозмутим, но усталость в его глазах всё равно выдавала его.
- Монетку подбери, - тихо проговорила Принц. - А то забудешь.
И, не дожидаясь его ответа, сама подняла её и вложила в его ладонь.
Эрик едва заметно улыбнулся. И тут же, медленно поднявшись, бросил крошечный кусочек металла в сторону окна.
Принц стояла, замерев, рассматривая трещину в стекле и чувствуя, как её обдаёт холодом.
Теперь она поняла, что он делает здесь; теперь, глядя на неё, он тоже понял, о чём она догадалась.
Она вспоминала скандал – кто-то после уроков разбил стекло в кабинете химии; конечно, подозрение падает на их класс, староста отчитывает всех подряд. Кроме Эрика, Эрика в школе нет. На следующее утро на занятия его приводит отец, и на первом же уроке, в этом самом кабинете, разбитыми окнами никто никого не попрекает. О них вообще не вспоминают, но никто не придаёт этому значения. До тех пор, пока через месяц снова...
Принц стояла, думая, что этот мальчишка, которого сложно назвать мальчишкой, может смять её и разбить, как прозрачное стекло, но они только смотрят друг на друга и почему-то улыбаются.
Наконец, Принц смеётся.
- Я никому не скажу, - зачем-то говорит она. – Это... ветер.